Преступления против детей с их непривычной для общества жестокостью оказываются легитимирующей рамкой для запроса на насилие в целом. «Защита беззащитного» предстает в России, как и во множестве западных стран, той областью, где возможен любой градус ответного насилия. В этот канал устремляется вся ограничиваемая международными и внутринациональными конвенциями агрессия. Борьба с педофилией и смежными (в той или иной степени) явлениями — это как раз та сфера, в которой общество чувствует себя «в своем праве» и готово применять средства, казалось бы, уже исключенные из правового арсенала.
…Оборотной стороной образа ребенка как ультимативного объекта защиты является представление о нем как о трикстере, способном на поступки, выходящие по своей жестокости далеко за пределы обычных преступлений…
Вот всего несколько заголовков из криминального раздела одного из самых респектабельных российских новостных сайтов: «На Урале подростки зарезали мужчину за похвалу, а потом надругались над трупом из любопытства», «В Иркутске школьники из банды “Магия крови” пытали и убивали людей “ради смеха”: 8 жертв», «В Томске 12летние школьники стали серийными убийцами после просмотра фильма “Молчание ягнят”»… Трудно не заметить, что основная эмоция здесь — все тот же иррациональный страх (или страх иррационального), о котором шла речь выше. Только теперь это страх не за ребенка, а перед ним…
Таким образом, государство предлагает в целях борьбы с подростковой преступностью поставить детей и семьи под больший, чем сегодня, контроль, одновременно воспользовавшись западным опытом по гуманизации наказаний и постепенной замене их реабилитационными мерами. Общество же не предлагает ничего. И тот и другой факт свидетельствует, по-видимому, о глубокой растерянности перед лицом заявивших о себе вызовов и о кризисе новых подходов.
http://www.polit.ru/research/2010/06/30/lvovsky.html